Но и это было чревато опасностями. И Энсон Хэррис сразу понял, чем грозит им медленное снижение.
В фюзеляже несомненно образовалась пробоина. Это доказывала внезапная разгерметизация; только что прогремевший — меньше минуты назад — взрыв мог произвести большие разрушения. При других обстоятельствах Хэррис немедленно послал бы Сая Джордана выяснить, насколько серьёзны повреждения, но отсутствие в кабине командира корабля предписывало бортмеханику оставаться на месте.
Однако независимо от величины повреждений одно было неоспоримо и, быть может, наиболее важно. Температура окружающей среды приближалась к пятидесяти градусам ниже нуля. Судя по парализующему холоду, который ощущал Хэррис, температура в самолёте упала примерно до такого же уровня. При подобной температуре и при отсутствии специальной одежды продолжительность жизни для любого человека измерялась минутами.
Каков же выбор: погибнуть от холода или рискнуть и спикировать?
Приняв решение, правильность которого могло подтвердить или опровергнуть только будущее, Энсон Хэррис крикнул в микрофон Саю Джордану:
— Предупредите КДП! Мы пикируем.
И тут же резко положил самолёт в правый крен, одновременно переведя рычаг шасси вниз, на выпуск. Вираж перед пикированием преследовал двойную цель: пассажиры и стюардессы, стоявшие или не успевшие пристегнуться, будут удержаны на месте центробежной силой, в то время как при прямом пикировании их подбросило бы к потолку. И второе: вираж уведёт самолёт в сторону от трассы, и, надо надеяться, от других воздушных кораблей, следующих тем же курсом, но ниже.
Выпущенное же шасси должно ещё больше затормозить самолёт и позволить ему круче спикировать.
Из репродуктора у себя над головой Хэррис услышал голос Сая Джордана, монотонно оповещавшего о бедствии:
— Майский день, майский день, говорит «Транс-Америка», рейс два. Разгерметизация от взрыва. Мы пикируем, пикируем!
Хэррис резко отдал штурвал и крикнул в микрофон:
— Проси десять!
— Прошу дать эшелон десять тысяч футов, — передал в эфир Сай Джордан.
Энсон Хэррис переключил радар на семьдесят семь — радарный SOS. Теперь там, на земле, на экранах всех радаров вспыхнет «двуцветка» — сигнал, не оставляющий сомнения в том, что самолёт терпит бедствие, и точно указывающий, где именно.
Самолёт пикировал, обезумевший альтиметр раскручивался, как часы со сломанным анкером. Двадцать шесть тысяч футов… двадцать четыре… двадцать три… Вариометр показывал спуск восемь тысяч футов в минуту… Сверху, из динамика, раздался голос диспетчера Торонтского центра:
— Все эшелоны ниже вас свободны. Как только сможете, сообщите ваши намерения. Держитесь, мы с вами…
Хэррис, выведя самолёт из виража, круто пикировал; предпринимать что-либо против холода не было времени. Если они успеют достаточно быстро спуститься, люди могут выжить… Лишь бы самолёт не рассыпался… Хэррис уже заметил, что тяги руля высоты и руля направления неисправны: руль направления заедало… Двадцать тысяч… девятнадцать… Судя по поведению самолёта, взрывом была повреждена хвостовая часть; насколько сильно — станет ясно, когда он будет выводить машину из пике. В этот момент всё решится. Если повреждение серьёзно, самолёт не выйдет из пике, и тогда… Хэррису сейчас очень не хватало соседа справа, но пересаживать туда Сая Джордана было уже поздно. И, кроме того, бортмеханику надлежало быть на своём месте — закрывать воздушные клапаны, обеспечивая максимальный обогрев салонов, проверять, нет ли повреждений в системе питания и в пожарной сигнализации… Восемнадцать тысяч футов… семнадцать… На четырнадцати тысячах, решил Хэррис, он начнёт выходить из пике: с тем чтобы на десяти тысячах перейти на горизонтальный полёт… Пятнадцать тысяч… четырнадцать… Ну, вот теперь — попробуем!
Тяжело, с трудом, но самолёт всё же подчинился управлению… Хэррис с силой тянул на себя штурвал. Нос самолёта начал подниматься, система управления сработала, самолёт выходил из пике. Двенадцать тысяч футов — теперь они уже снижались медленнее. Одиннадцать тысяч… десять с половиной… десять!
Самолёт вышел из пике! Пока что всё прошло благополучно. На этой высоте уже можно было нормально дышать, дополнительного кислорода не требовалось. Термометр показывал минус пять градусов — всё ещё холодно, конечно, но уже не тот убийственный холод, как там, на высоте.
Весь их спуск продолжался две с половиной минуты.
Динамик над головой снова ожил:
— «Транс-Америка», рейс два, говорит Торонтский центр. Как у вас дела?
Сай Джордан подтвердил приём. В разговор включился Энсон Хэррис:
— Вышли из пике на десяти тысячах, возвращаемся на курс два-семь-ноль. Взрывом повреждён фюзеляж, степень повреждения не выяснена. Запрашиваем погоду, трассу Торонто — Детройт — аэропорт Линкольна. — Перед мысленным взором Хэрриса промелькнули аэропорты — достаточно крупные для «боинга-707» по своим наземным возможностям, отвечающие требованиям, обеспечивающие необходимые условия для посадки.
Вернон Димирест, перешагнув через сорванную с петель дверь и кучу ещё каких-то обломков, быстро вошёл в кабину и опустился на кресло справа.
— Нам не хватало вас, — сказал Энсон Хэррис.
— Машина слушается управления?
Хэррис утвердительно кивнул.
— Если не отвалится хвост, мы ещё можем выкарабкаться из этой передряги. — Он добавил, что руль направления заедает. — Кто-то из пассажиров решил устроить небольшой фейерверк?