Аэропорт - Страница 42

К оглавлению

42

Потом отпер дверь спальни, взял чемоданчик и, осторожно неся его, вышел в жалкую, бедную гостиную.

Ещё одно. Письмо Инес. Он отыскал кусочек бумаги и карандаш и, подумав секунду, написал:

...

«Несколько дней меня не будет. Уезжаю. Надеюсь скоро удивить тебя добрыми вестями».

И подписался: «Д. О.».

Ещё секунду он помедлил, чувствуя, как в нём что-то смягчается. Не слишком он расщедрился на тёплые слова в этой записке, а ведь она подводила черту под восемнадцатью годами супружества. Потом он всё же решил, что хватит и этого; было бы ошибкой сказать больше. Даже если от самолёта ничего не останется, расследование пойдёт своим чередом и список пассажиров будут изучать под микроскопом. Тогда и эту записку, и другие оставшиеся после него бумаги будут тщательно смотреть.

Он положил записку на стол, где Инес не могла её не обнаружить.

Спускаясь по лестнице, Д. О. Герреро услышал голоса и музыку, доносившуюся из автомата в закусочной. Крепко держа чемоданчик, он одной рукой поднял воротник пальто. Под пальцами, сжимавшими ручку, он чувствовал петлю, так походившую на петлю висельника.

На улице, когда он вышел из дома, всё ещё валил снег.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
(20:30–23:00)

1

Вернувшись в тёплую машину, Джо Патрони, главный механик «ТВА», вызвал по радиотелефону аэропорт. Он сообщил, что всё ещё находится в пути — на дороге из-за аварии пробка, — но всё же надеется скоро прибыть. А как там с самолётом «Аэрео-Мехикан», спросил он, всё ещё не вытащили? Нет, сообщили ему, не вытащили, и он нужен позарез: каждые две-три минуты звонят в «ТВА» и спрашивают, где Патрони и долго ли его ещё ждать.

Немного обогревшись, Джо выскочил из машины и, преодолевая буран, увязая в снегу, заспешил по шоссе к месту аварии.

Обстановка вокруг завалившегося автокара с прицепом выглядела так, точно всё это было инсценировано для съёмок широкоэкранной картины. Гигантский фургон по-прежнему лежал на боку, перегораживая четыре полосы шоссе. К этому времени машину уже накрыло толстым слоем снега, и она походила на перевёрнутого мёртвого динозавра. Белый снег, яркий свет прожекторов, «мигалки» — всё это создавало впечатление, что дело происходит днём. Прожекторы были установлены на трёх грузовиках, которые посоветовал вызвать Патрони. Ярко-красные «мигалки» сверкали на крышах полицейских машин, которых за последнее время ещё прибавилось, — казалось, полицейские только и были заняты тем, чтобы следить за работой «мигалок». Словом, настоящий фейерверк — как на празднике 4 июля.

Сходство со спектаклем стало ещё более разительным, когда прибыла телевизионная группа. Самоуверенные телевизионщики подъезжали по обочине, отчаянно гудя, сверкая вопреки правилам «мигалкой» на крыше своего коричневого фургона. С характерной для людей этой профессии беспардонностью четверо молодчиков принялись командовать, точно эта авария была устроена специально для них и всё дальнейшее должно быть подчинено их желаниям. Полицейские не только не обратили внимания на «мигалку», незаконно установленную на крыше телевизионного фургона, но, повинуясь указаниям съёмочной группы, уже размахивали руками, передвигая грузовики.

А Патрони, прежде чем отправиться к себе в машину звонить по телефону, тщательно разъяснил, где должны встать грузовики, чтобы объединёнными усилиями сдвинуть с места опрокинутый автокар и прицеп. Уходя, он видел, как шофёры грузовиков и выделенные им в помощь рабочие стали подсоединять к автокару и прицепу тяжёлые цепи, которые затем надо будет закрепить, на что потребуется ещё несколько минут. Полиция охотно приняла помощь Патрони, и полицейский лейтенант, прибывший к тому времени на место действия, гаркнул, приказывая шофёрам грузовиков во всём слушаться Джо. Теперь же цепи были сняты, за исключением одной, с которой, осклабившись нацеленному на него телевизионному аппарату, возился в свете прожекторов шофёр грузовика.

За аппаратом и прожекторами толпились пассажиры застрявших машин. Большинство с интересом следили за съёмкой, забыв и о своём желании поскорее сдвинуться с места, и о ночном холоде.

Внезапный порыв ветра швырнул мокрым снегом в лицо Патрони. Он схватился за ворот своей парки, но было уже поздно: снег проник внутрь, и рубашка сразу намокла. Неприятно, но ничего не поделаешь. Патрони добрался до лейтенанта полиции и спросил:

— Кто, чёрт побери, переставил грузовики? Этак они не сдвинут с места и кучу дерьма. Они могут разве что толкать друг друга.

— Да знаю я, мистер. — Лейтенант, высокий, широкоплечий, возвышавшийся как башня над коротконогим, приземистым Патрони, был явно смущён. — Но телевизионщикам хотелось получше всё заснять. Они с местной станции, и им это нужно для сегодняшних новостей — про буран. Вы уж меня извините.

Одни из телевизионщиков в тёплом пальто, застёгнутом на все пуговицы, поманил лейтенанта, жестом показывая, что хочет снять его на плёнку. Лейтенант вздёрнул голову, несмотря на валивший снег, и с хозяйским видом направился к грузовику, возле которого шла съёмка. Двое полицейских последовали за ним. Став лицом к аппарату, лейтенант принялся размахивать руками, давая указания шофёру грузовика — указания совершенно бесполезные, но могущие произвести внушительное впечатление с экрана.

Патрони же, подумав о том, с каким нетерпением его ждут в аэропорту, почувствовал, что в нём закипает гнев. Он чуть не ринулся на всю эту аппаратуру — так и схватил бы телевизионный аппарат, прожекторы и расколошматил. Мускулы его невольно напряглись, дыхание участилось. Но усилием воли он взял себя в руки.

42