Герреро находился в пятнадцати милях от аэропорта; он сидел запершись в одной из комнат жалкого, неблагоустроенного дома на южной окраине города. Квартира его помещалась как раз над шумной грязной закусочной на 51-й улице, недалеко от складов.
Д. О. Герреро был худой, долговязый, сутуловатый. На длинном, узком лице с острым подбородком тускло поблёскивали глубоко запавшие глаза, тонкие губы были бескровны, над ними тоненькой полоской выделялись рыжеватые усы. На тощей шее выступал острый кадык. Лоб из-за больших залысин казался даже высоким. Руки вечно что-то крутили, пальцы никогда не знали покоя. Он дымил не переставая, прикуривая одну сигарету от другой. Ему было около пятидесяти, но выглядел он старше. Небритый, в несвежей рубашке, он сидел весь взмокший, хотя в комнате было прохладно.
Герреро был женат уже восемнадцать лет. Брак его принадлежал к числу удачных, хоть и не самых ярких. Д. О. — так, звали его друзья и знакомые — и Инес Герреро относились друг к другу вполне терпимо, и мысль о том, что можно было найти другого спутника жизни, не приходила ни тому, ни другому в голову. Во всяком случае, Д. О. Герреро никогда не интересовался женщинами, бизнес и финансовые дела куда больше занимали его. Однако за последний год в отношениях между супругами образовалась трещина, и Инес, как ни старалась, не сумела её залатать. Объяснялось это отчасти целым рядом неудач в делах, которые привели к тому, что семья от сравнительного благополучия дошла до нищеты: Герреро пришлось расстаться со своим уютным и просторным, хоть и заложенным за большую сумму, пригородным домом и переехать в менее респектабельное жилище, а оттуда — в эту жалкую, продуваемую сквозняками, наводнённую тараканами двухкомнатную квартиру.
Хотя Инес Герреро это крайне огорчало, она бы стойко снесла все беды, если бы муж с каждым днём не становился всё мрачнее и не вскипал по пустякам, так что порой с ним просто невозможно было разговаривать. Недели две назад, вспылив, он ударил Инес, рассёк ей лицо и даже не попросил прощения, да и потом ни словом не обмолвился, хотя, заговори он об этом, она, конечно, простила бы его. Опасаясь подобных вспышек, она отослала двух детей-подростков, мальчика и девочку, к своей замужней сестре в Кливленд, а сама осталась с мужем и устроилась официанткой в кафе. Работа была тяжёлая, платили мало, но она, по крайней мере, зарабатывала себе на хлеб. Муж, казалось, совершенно не интересовался ею и не замечал отсутствия детей; настроение его становилось всё более подавленным, и он всё больше замыкался в себе.
Сейчас Инес была на работе. Д. О. Герреро находился в квартире один. Он мог бы и не запирать дверь маленькой спальни и всё-таки запер её, чтобы никто не мог ему помешать.
Д. О. Герреро, как и многим другим персонажам этого повествования, предстояло вскоре ехать в аэропорт. У него было забронировано место — что подтверждалось билетом, — на самолёт «Транс-Америки», вылетавший сегодня рейсом два «Золотой Аргос» в Рим. Сейчас билет этот находился в кармане его пальто, которое лежало рядом с ним, на колченогом стуле.
Инес Герреро ничего не знала ни о предстоявшем полёте в Рим, ни о причинах, побудивших мужа решиться на него.
Билет этот давал право на полёт туда и обратно и стоил четыреста семьдесят четыре доллара. Правда, Герреро с помощью обмана удалось получить кредит. Он заплатил всего сорок семь долларов, которые добыл, заложив последнюю ценность своей жены — кольцо её матери (Инес ещё не заметила его исчезновения), — и подписал обязательство выплатить остальную сумму вместе с процентами путём ежемесячных взносов в течение двух лет.
Однако это своё обязательство он вовсе не собирался выполнять.
Ни одна уважающая себя финансовая компания или банк не дали бы Д. О. Герреро взаймы даже на автобусный билет до ближайшего городка, не говоря уже о билете на самолёт, да ещё в Рим. Они бы прежде всего изучили состояние его дел и обнаружили, что он уже многие годы неплатежеспособен и у него куча долгов, а его компания по строительству домов «Герреро контрактинг инкорпорейтед» год назад объявлена банкротом.
Более тщательное расследование выявило бы, что на протяжении последних восьми месяцев, используя имя жены, Герреро пытался сколотить капитал для земельных спекуляций, но и тут потерпел неудачу. Естественно, что при этом он всё больше и больше запутывался в долгах. И вот теперь некоторые подтасовки, на которые он пошёл, а также то обстоятельство, что он по-прежнему числился в банкротах, грозили ему уголовным преследованием и почти неизбежно тюрьмой. Нависла над ним и другая угроза — менее серьёзная, но столь же неотвратимая: он уже три недели не платил за свою жалкую квартиру, и хозяин грозился завтра выселить его. А если их выселят, им некуда будет деваться.
Д. О. Герреро дошёл до полного отчаяния. Все его средства иссякли.
Общеизвестно, что авиакомпании легко предоставляют кредит, а если выплата долга задерживается, не слишком строги при взыскании его. Одним словом, Герреро всё рассчитал. За многие годы существования авиации выяснилось, что пассажиры ведут себя на удивление честно и большинство авиакомпаний терпит лишь незначительные убытки. Неудачники вроде Д. О. Герреро редко пытаются за их счёт поправить свои дела, поэтому авиакомпании — за отсутствием надобности — не разработали системы, которая позволила бы им вскрыть уловку, использованную Герреро.
С помощью двух простейших приёмов он исключил всякую возможность хотя бы поверхностной проверки своего финансового положения. Во-первых, он изготовил «справку с предприятия», отпечатав её на бланке усопшей компании, которую сам же раньше возглавлял (другой, не той, что обанкротилась), и указав в качестве адреса компании собственный почтовый адрес. Во-вторых, печатая эту справку, он намеренно исказил свою фамилию, поставив букву «Б» вместо «Г»; таким образом, обычная проверка кредитоспособности некоего «Берреро» не могла дать никаких результатов. Затем в качестве удостоверения личности он предъявил билет социального страхования и водительские права, предварительно изменив на обоих заглавную букву своей фамилии, а потом снова написал её так, как надо. И наконец, заполняя долговое обязательство, он постарался поставить подпись неразборчиво, чтобы никто не мог понять — Герреро это или Берреро.