Аэропорт - Страница 134

134

Все напряжённо слушали, и портрет Герреро возникал перед их мысленным взором: худой, костлявый человек, бледное лицо с ввалившимися щеками, острый подбородок, тонкие губы, рыжеватые усики, длинная тощая шея, трясущиеся руки, всё время нервно перебирает пальцами. Оказалось, что у Банни весьма острый, наблюдательный глаз.

Уэзерби, сидя за столом Мела, записывал этот словесный портрет для радиограммы Вернону Димиресту, которую он уже начал составлять.

Когда Банни рассказала, что у Герреро едва набралось десять долларов, чтобы заплатить за страховку, а итальянских денег не было и в помине и что он ужасно нервничал, пересчитывал мелочь, а потом невероятно обрадовался, обнаружив пятидолларовую бумажку во внутреннем кармане пиджака, Уэзерби перестал писать и с испугом и возмущением уставился на Банни.

— Боже милостивый! И вы, невзирая на это, выписали ему полис? Да вы что — рехнулись?

— Я думала… — растерянно начала Банни.

— Ах, вы думали! И всё-таки ничего не предприняли, не так ли?

Бледная, перепуганная Банни молчала.

Мел напомнил:

— Мы теряем время, Берт.

— Я знаю, знаю… — Пальцы Уэзерби судорожно сжали карандаш. — Дело не только в ней, — пробормотал он, — и даже не в тех, кто оплачивает её услуги. Дело в нас самих — себя винить надо. Мы же согласны в душе с пилотами, которые восстают против страхования жизни в аэропорту, но у нас не хватает мужества это признать. И мы позволяем страховым компаниям делать своё грязное дело…

Мел повернулся к инспектору Стэндишу:

— А вы, Гарри, можете добавить что-нибудь по поводу этого Герреро?

— Нет, — сказал Стэндиш. — Я не был так близко от него, как эта молодая особа, и она заметила то, чего не заметил я. Но как он держал чемоданчик — это я заметил. Могу добавить только одно: если там действительно находится то, что вы думаете, пусть никто и не пытается отнять у него чемоданчик.

— Так что же вы предлагаете?

— Я ведь не специалист в таких делах, — сказал таможенник, — что я могу предложить? Но, по-моему, здесь можно действовать только хитростью. Ведь если это бомба, значит, у неё должен был взрыватель и, вероятно, с таким устройством, чтобы его можно было быстро привести в действие. Сейчас бомба у него в руках. Если кто-нибудь попытается её отнять, он сообразит, что его планы раскрыты и, значит, ему нечего терять. — Стэндиш помолчал и добавил угрюмо: — А при таком напряжении палец, лежащий на взрывателе, может дрогнуть…

— Нам, конечно, по сути дела, ещё ничего не известно, — сказал Мел. — Быть может, это просто какой-то чудак и в чемоданчике у него нет ничего, кроме пижамы.

— Если хотите знать моё мнение, — сказал таможенный инспектор, — то я думаю, что это не так. К великому моему сожалению. Тем более что этим рейсом улетела моя племянница.

Стэндиш был очень расстроен: если случится самое худшее, как сообщит он такую весть своей сестре в Денвер? Ему вспомнилось прощанье с Джуди: какая она прелестная, юная и как беззаботно играла с сидевшим рядом ребёнком. «До свидания, дядя Гарри!» — сказала она и чмокнула его в щёку. В бессильном отчаянии он упрекал теперь себя за то, что не действовал более решительно, не принял никаких мер в отношении человека с чемоданчиком.

«Ладно, — подумал он. — Если даже теперь уже поздно, всё равно надо пытаться что-то предпринять».

— Я хочу добавить ещё кое-что… — Все посмотрели на Стэндиша. — Сейчас не до ложной скромности, и потому я скажу напрямик: у меня есть чутьё на людей, особенно первое впечатление никогда меня не обманывает, и дурного человека я обычно чувствую сразу, только не спрашивайте меня — как и почему. Это инстинкт, ну и ещё, может быть, профессиональный навык. Я сразу обратил внимание на этого человека. «Подозрительный субъект», — сказал я себе, но по профессиональной привычке подумал о контрабанде. Теперь, после того, что нам стало известно — пусть это ещё очень немного, — я скажу больше: этот человек, Герреро, — опасная личность. — Стэндиш взглянул на управляющего перевозками. — Мистер Уэзерби, я бы хотел, чтобы вы в своей радиограмме именно так охарактеризовали этого человека.

— Как раз это я и намеревался сделать, инспектор. — Уэзерби оторвался от своих записей. Почти всё, что говорил Стэндиш, он уже успел включить в радиограмму командиру рейса два.

Таня всё ещё разговаривала по телефону с нью-йоркским диспетчером «Транс-Америки».

— Да, сообщение будет длинное. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы была снята копия.

Раздался резкий стук в дверь; вошёл высокий мужчина с обветренным, изборождённым морщинами лицом и пронзительным взглядом светло-голубых глаз. На нём был синий шерстяной, смахивавший на форменную одежду костюм и тёплое пальто. Он кивнул Мелу, а Берт Уэзерби сказал:

— Спасибо, Ройс, что явились так быстро. У нас тут вроде не всё благополучно. — Он протянул листок блокнота с радиограммой, которую только что набросал.

Капитан Кеттеринг, главный пилот «Транс-Америки», внимательно прочёл радиограмму. Он ничем не выдал своего волнения, пока глаза его скользили по строчкам, — только чуть твёрже стала линия губ. Главный пилот, как и многие другие, в том числе и управляющий перевозками, обычно не задерживался в аэропорту до такого позднего часа. Но пурга, бушевавшая трое суток и требовавшая срочных решений с учётом обстановки, не позволила ему уйти домой.

Зазвонил второй телефон, нарушив воцарившуюся на секунду тишину. Мел взял трубку и передал её Ордвею.

Капитан Кеттеринг дочитал радиограмму. Уэзерби спросил:

134